Интерактивная карта "ГеоБиография Анны Ахматовой"

1964 год 2 июня Ахматова и в сопровождении внучки Пунина, Анны Каминской, прибыла на вокзал Виктория в Лондоне. Поездка была предпринята в связи с Присуждением Ахматовой почетной степени доктора литературы.

Вместе со встречавшими Ахматову представителями советского посольства и Британского совета, был молодой, но уже известный славист, профессор Лондонского университета Питер Норман.

Они остановились в «Президент-отеле» на Рассел-Сквер. На следующий день проехали  на автомобиле по городу.

Лондон. «Президент-отеле» на Рассел-Сквер.

1910 год 2 мая – приехала в Париж в свой медовый месяц с Николаем Гумилевым, который уже не раз бывал в здесь и знал некоторые места, где собирались люди искусства. Одним из таких мест был бар "Ротонда". Николай гордился тем, что у него такая красивая спутница и жена. Ходили по музеям, посетили средневековое аббатство Клюни, Зоологический сад, сиживали в любимых Гумилевым кафе Латинского квартала, были в ночных кабаре. Встречались с С.Маковским, А.Экстер, Ж.Шюзвилем, А. Мерсеро. Нанесли визит французскому критику Танкреду де Визану.

В поездке знакомится с неизвестным еще тогда художником Амедео Модильяни. «В 10-м году  я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее, он всю зиму, писал мне».

1911 г. май Ахматова едет в Париж уже одна.

Они гуляли с Модильяни по парижским улицам, восхищались его красотой, читали стихи. Часто посещали Лувр и смотрели египетский отдел, т.к. Амедео бредил Египтом.

Он рисовал Анну. По словам Ахматовой, всего было сделано 16 рисунков. Сохранился из них только один. Позднее найдены еще 8 рисунков.

1965 год.  Ахматова отправилась в Париж после присуждения ученой степени в Оксфорде, здесь она провела три дня и встретила художника Бориса Анрепа, с которым ее связывал роман, прерванный его эмиграцией.

Остановилась в гостинице «Наполеон» возле Триумфальной арки.

1910 г. - rue Bonaparte, 10.

1911 г. - rue des Fleurus (угол бульвара Распай)

1965 г.   Авеню Фридланд, д. 40 (отель «Наполеон» возле Триумфальной арки)

Мне с тобою пьяным весело -
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного...
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.

Париж. 1911 г.

1941 год осень – май 1944 по распоряжению властей эвакуирована из Ленинграда в Ташкент.

Пишет много стихов, в том числе стихотворение «Мужество», работает над "Поэмой без героя" (1940-65).

В 1943 году в Ташкенте была издана книга стихов Ахматовой «Избранное», в которую вошли стихи о войне и отдельные стихотворения.

"Именно в Ташкенте, я впервые узнала, что такое палящий жар, древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта", напишет она в мае 1944 года.

Не смотря на неудобства и трудности жизни, в Ташкенте Ахматова находилась в окружении друзей и знакомых (Л.Чуковской, К.Чуковским, Е.Булгаковой, В.Берестовым, помогала юному Г.Эфрону, подружилась с Ф.Раневской).

Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам…

Ташкентские адреса:

улица Карла Маркса, 3 (ныне ул.Тараккиёт)

улица Жуковского, 54

Мужество

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.

1942

Ташкент

В тифу

Где-то ночка молодая,
Звездная, морозная...
Ой, худая, ой, худая
Голова тифозная.
Про себя воображает,
На подушке мечется,
Знать не знает, знать не знает,
Что во всем ответчица,
Что за речкой, что за садом
Кляча с гробом тащится,
Меня под землю не надо б,
Я одна - рассказчица.

1942

Ташкент

Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни
На краешке окна, и духота кругом,
Когда закрыта дверь, и заколдован дом
Воздушной веткой голубых глициний,
И в чашке глиняной холодная вода,
И полотенца снег, и свечка восковая
Горит, как в детстве, мотыльков сзывая,
Грохочет тишина, моих не слыша слов, -
Тогда из черноты рембрандтовских углов
Склубится что-то вдруг и спрячется туда же,
Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже...
Здесь одиночество меня поймало в сети.
Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий,
И в зеркале двойник не хочет мне помочь.
Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь.
1944
Ташкент

Какая есть. Желаю вам другую,
Получше.
Больше счастьем не торгую,
Как шарлатаны и оптовики...
Пока вы мирно отдыхали в Сочи,
Ко мне уже ползли такие ночи,
И я такие слышала звонки!

Не знатной путешественницей в кресле
Я выслушала каторжные песни,
А способом узнала их иным...
. . . . . . . . . . . . . . .

Над Азией весенние туманы,
И яркие до ужаса тюльпаны
Ковром заткали много сотен миль.
О, что мне делать с этой чистотою,
Что делать с неподкупностью простою?
О, что мне делать с этими людьми!
Мне зрительницей быть не удавалось,
И почему-то я всегда вторгалась
В запретнейшие зоны естества.
Целительница нежного недуга,
Чужих мужей вернейшая подруга
И многих - безутешная вдова.
Седой венец достался мне недаром,
И щеки, опаленные пожаром,
Уже людей пугают смуглотой.
Но близится конец моей гордыне,
Как той, другой - страдалице Марине, -
Придется мне напиться пустотой.
И ты придешь под черной епанчою,
С зеленоватой страшною свечою,
И не откроешь предо мной лица...
Но мне недолго мучиться загадкой -
Чья там рука под белою перчаткой
И кто прислал ночного пришлеца.

1942

Ташкент

I

А все, кого я на земле застала,
Вы, века прошлого дряхлеющий посев.

…………………………………………
Вот здесь кончалось все: обеды у Донона,
Интриги и чины, балет, текущий счет...
На ветхом цоколе дворянская корона,
И ржавый ангелок сухие слезы льет.
..........................................
Восток еще лежал непознанным пространством
И громыхал вдали, как грозный вражий стан,
А с Запада несло Викторианским чванством,
Летели конфетти, и подвывал канкан...

II

А вы, мои друзья последнего призыва,

Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.

Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,

А крикнуть на весь мир все ваши имена.

Да что там имена! – захлопываю святцы;

И на колени все – багровый хлынул свет,

Рядами стройными выходят ленинградцы,

Живые с мертвыми. Для Бога мертвых нет.

1942

Дюрмень

1

Заснуть огорченной,
Проснуться влюбленной,
Увидеть, как красен мак.
Какая-то сила
Сегодня входила
В твое святилище, мрак!
Мангалочий дворик,
Как дым твой горек
И как твой тополь высок...
Шехерезада
Идет из сада...
Так вот ты какой. Восток!

Апрель 1942

2

С грозных ли площадей Ленинграда
Иль с блаженных летейских полей
Ты прислал мне такую прохладу,
Тополями украсил ограды
И азийских светил мириады
Расстелил над печалью моей?

Март 1942

3

Все опять возвратится ко мне:
Раскаленная ночь и томленье
(Словно Азия бредит во сне),
Халимы соловьиное пенье,
И библейских нарциссов цветенье,
И незримое благословенье
Ветерком шелестнет по стране.

10 декабря 1943

4

И в памяти, словно в узорной укладке:
Седая улыбка всезнающих уст,
Могильной чалмы благородные складки
И царственный карлик - гранатовый куст.
16 марта 1944

1966 год, 3-5 марта. Находилась в санатории в Домодедово.

1966 год, 5 марта. Анна Ахматова ушла из жизни в санатории "Подмосковье" поселка Домодедово.

 

 

Только память вы мне оставьте,

Только память в последний миг…

                                       А. Ахматова

 Впервые Анна Ахматова была в Москве в июне 1912 г. Вместе со своим первым мужем поэтом Николаем Степановичем Гумилевым (1886-1921) она посетила редакцию журнала "Русская мысль" и беседовала с поэтом и критиком Валерием Яковлевичем Брюсовым (1873-1924), который там возглавлял литературный отдел.

Осенью 1918 г. Анна Ахматова некоторое время жила в Москве со своим вторым мужем, известным ассириологом и переводчиком с клинописных языков Владимиром (Вольдемаром) Казимировичем Шилейко (1891-1930). Поселились они тогда в 3-м Зачатьевском пер., что в районе между Остоженкой и Зачатьевским женским монастырем.

 20 апреля 1923 года Анна Ахматова выступила с чтением своих стихов на "Никитинском субботнике" (у Евдоксии Федоровны Никитиной на Тверском бульваре, 24) вместе с большой группой московских литераторов (Л.Н. Сейфуллиной, С.Я. Парнок, Г.А. Шенгели, Л.М. Леоновым, В.К. Звягинцевой, В.М. Инбер, П.С. Романовым...).

Следующий приезд Анны Ахматовой в Москву относится к 1924 году.

  17 апреля с группой ленинградских писателей она принимала участие во встрече "Литературное сегодня", посвященной журналу "Русский современник".

Вечер проходил в консерватории (ул. Герцена, 13), на котором она прочитала свое стихотворение "Новогодняя баллада":

Между Пречистенкой и Остоженкой, ближе к Садовому кольцу, расположен Померанцев переулок (до 1922 г. – Троицкий). С Анной Ахматовой в нем связаны два дома: №№ 3 и 8.

В первом она неоднократно бывала и жила у внучки Л.Н. Толстого – Софьи Андреевны Толстой–Есениной (1900-1957). В Москве, в Померанцевом переулке у нее часто собирались литераторы, а для приехавшей из Ленинграда Анны Ахматовой устроен был вечер.

А во втором доме – № 8 – Ахматова бывала у знаменитого московского профессора, основоположника отечественной клинической эндокринологии Василия Дмитриевича Шервинского (1850-1943). Он и его сын – поэт, переводчик и литературовед Сергей Васильевич Шервинский (1892-1991) – были знакомы с Ахматовой с конца 1920-х годов. Она страдала с молодых лет базедовой болезнью и лечилась у В.Д. Шервинского – опытного эндокринолога.

Дружеские отношения связывали Анну Ахматову с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым (1891-1940) и его женой Еленой Сергеевной (1893-1970). Знакомство Булгакова и Ахматовой произошло у художника Н.Э. Радлова в Ленинграде летом 1933 г. Существует мнение, что они могли познакомиться гораздо раньше: в Большом зале Ленинградской филармонии 12 мая 1926 г., где оба выступали на литературно-художественном вечере. 30 октября 1935 г. (в Нащокинском пер., д. 3/5) М.А. Булгаков помогал А.А. Ахматовой составить письмо к Сталину с просьбой об освобождении ее сына Льва и мужа Николая Николаевича Пунина (1888-1953), арестованных 22 октября 1935 г. в Ленинграде. Михаил Афанасьевич посоветовал Анне Андреевне написать письмо от руки, что она и сделала...  В 1930-е годы Ахматова слушала в Москве в авторском чтении первые главы романа Булгакова «Мастер и Маргарита». А целиком рукопись романа она прочитала в Ташкенте в 1942 г.

10 марта 1965 г., в день 25-летия со дня кончины М.А. Булгакова Ахматова провела у Елены Сергеевны (Никитский бульвар, д. 25). Она прочитала собравшимся свое стихотворение, написанное еще в 1940 г. и посвященное памяти замечательного писателя России:      

В 1943 г., после возвращения Елены Сергеевны в Москву из ташкентской эвакуации, Ахматова посвятила ей стихотворение «Хозяйка».

Многие годы дружила Анна Ахматова с известным мастером художественного слова, народным артистом страны Дмитрием Николаевичем Журавлевым (1901-1991) и членами его семьи. Он познакомился с Ахматовой в Ленинграде в середине 1930-х годов после одного из своих пушкинских концертов. Семью Журавлевых Анна Андреевна навещала на ул. Вахтангова, д. 12 (до 1924 г. - Большой Николопесковский пер.), читала им и их гостям свои стихи, рассказывала о пушкинских штудиях. Однажды муж старшей дочери Д.Н. Журавлева Марии, московский поэт Сергей Петрович Дрофенко (1933-1970) записал на магнитофон чтение Анной Ахматовой нескольких своих стихотворений.

Ещё один адрес Анны Ахматовой -  это квартира-мастерская известного живописца и педагога Александра Александровича Осмеркина (1892-1953) на ул. Мясницкой, д. 21. В разные годы она бывала здесь. Живописец изобразил Анну на портрете.  Анна Ахматова изображена в белую ленинградскую ночь на фоне окна, открытого во внутренний садик Фонтанного Дома. Портрет, как известно, очень нравился Ахматовой, и она с удовольствием позировала художнику. Поэта и живописца связывал также глубокий интерес к жизни и творчеству Пушкина.

Известным московским адресом является квартира переводчицы стихов и поэтессы Марии Сергеевны Петровых (1908-1979) – Хорошевское шоссе, д. 8 («У Петровых на Беговой»).

Поэты познакомились 3 сентября 1933 г. в Ленинграде. Их дружба длилась до последних дней Анны Андреевны. Нередко она обсуждала с Петровых свои статьи, переводы, стихотворения – даже великие поэты нуждаются в гениальных слушателях, которым и была Мария Сергеевна. Она помогала Ахматовой составить сборник стихотворений, вышедший в издательстве «Художественная литература» в 1961 г.

Именно здесь, в квартире М.С. Петровых, 27 октября 1962 г. литературовед и переводчик с немецкого Лев Копелев (1912-1997) представил Анне Ахматовой Александра Исаевича Солженицына (1918-2008).

Поэзию Марии Петровых Анна Ахматова считала самобытной и точной, а стихотворение «Назначь мне свиданье на этом свете...» – вершиной любовной лирики. Широкая известность к Марии Петровых как оригинальному поэту пришла только после ее смерти, когда в 1983 г. в Москве вышел сборник ее стихотворений «Предназначенье». В сборник вошли и несколько стихотворений, посвященных Анне Ахматовой.

Третьим по значимости был московский дом – это квартира в высотном доме на Котельнической набережной выдающейся актрисы ХХ века Фаины Григорьевны Раневской (1896-1984), большого друга Ахматовой. Фаина Григорьевна питала чувство исключительного уважения к Анне Андреевне и гордилась дружбой с ней. До конца своих дней Раневская хранила гипсовый слепок руки Ахматовой. Была у нее и еще одна реликвия – портретная фарфоровая статуэтка «Анна Ахматова» работы замечательного ленинградского скульптора Натальи Данько (1892-1942). Однако по обоюдному решению актрисы и поэта миниатюра была подарена ленинградской балерине Татьяне Вечесловой (1910-1991) в день ее рождения вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Об отношении Анны Ахматовой к Фаине Раневской свидетельствует, в частности, и ее надпись на фотографии, подаренной актрисе: «Фаине Раневской, прекрасному другу. Ахматова. 30 окт. 1960. Москва».

Анной Ахматовой написано о Москве много прекрасных стихотворений, в которых она рассказывает нам об этом городе, ставшем частью ее жизни.

В 1955 году, когда стихи Ахматовой снова стали появляться в печати.

 Литфонд предоставил ей в посёлке Комарово на улице Осипенко, 3 маленький домик, который она сама называла «Будкой».

Дача стала центром притяжения творческой интеллигенции.

Здесь бывали Дмитрий Лихачёв, Лидия Чуковская, Фаина Раневская, Натан Альтман, Александр Прокофьев, Марк Эрмлер и многие другие.

 Приезжали и молодые поэты: Анатолий Найман, Евгений Рейн, Дмитрий Бобышев, Иосиф Бродский.

Пока «будка» в 1955 году обустраивалась, Анна Андреевна жила у своих друзей Гитовичей по адресу 2-я Дачная ул., д. 36.

В Комарово, находится могила Анны Ахматовой.

Такова была ее последняя воля.

Гроб с ее телом в марте 1966 года из подмосковного Домодедово доставили в Ленинград самолетом.

Как она и завещала, отпевание прошло в Никольском соборе. 10 марта после отпевания в Никольском Морском соборе прах ее был погребен на кладбище в поселке Комарове под Ленинградом.

Кто-то позже посчитал, что на панихиду пришло более пяти тысяч человек.

Вспоминаются строки, написанные здесь Ахматовой за восемь лет до смерти:

Здесь все меня переживет,

Все, даже ветхие скворешни

И этот воздух, воздух вешний,

Морской свершивший перелет.

 

И голос вечности зовет

С неодолимостью нездешней,

И над цветущею черешней

Сиянье легкий месяц льет.

 

И кажется такой нетрудной,

Белея в чаще изумрудной,

Дорога не скажу куда...

 

Там средь стволов еще светлее,

И всех похоже на аллею

У царскосельского пруда. 

Стихотворения.

Я над ними склонюсь, как над чащей…(5 июля, 1957);

Приморский сонет.. (июнь, 1958);

Вы меня, как убитого зверя…(7 июля, 1959; 10 марта, 1963);

Словно дальнему голосу внемлю…(1958);

Из цикла "Тайны ремесла"

Поэт… (лето, 1959);

Читатель… (23 июля, 1959);

Из "черных песен" (1961);

Трилистник московский.. (5 августа, 1961);

Царскосельская ода.. (3 августа, 1961);

Эхо…(25 сентября, 1960);

Вот она, плодоносная осень!.. (13 сентября, 1962);

Выход книги.. (13 августа, 1961);

Памяти В.С. Срезневской… (9сентября, 1964);

Земля хотя и не ровная…(25 сентября, 1964);

Август.. (27 августа, 1957);

При музыке.. (20 июля, 1958);

Не мешая мне жить - и так не сладко…(июнь, 1959);

Самой поэме..(20 сентября, 1960);

Ещё об этом лете… (осень, 1962);

Через 23 года.. (13 мая, 1963);

Что нам разлука? – Лихая забава…(7 июля, 1963);

Запад клеветал и сам же верил…(1964);

Я ещё не таких забывала…(26 августа, 1961)

Слаб голос мой, но воля не слабеет,

Мне даже легче стало без любви.

Высоко небо, горный ветер веет

И непорочны помыслы мои.

 

Ушла к другим бессонница-сиделка,

Я не томлюсь над серою золой,

И башенных часов кривая стрелка

Смертельной мне не кажется стрелой.

 

Как прошлое над сердцем власть теряет!

Освобожденье близко. Все прощу.

Следя, как луч взбегает и сбегает

По влажному весеннему плющу.

Апрель 1912

Оспедалетто (Италия- юг Венеции)

1964 года декабрь проездом была в Риме. До Вены летели самолетом, далее через Альпы – на поезде. «Всё розово-ало… Похоже на мой незабвенный Крым 1916 года, когда я ехала из Бахчисарая в Севастополь, простившись навсегда с Недоброво... Первое ощущение чьего-то огромного, небывалого торжества».

7 декабря. Торжественный прием в Риме. Побывала на площади св. Павла. Видела Папу Римского.

***

И это станет для людей

Как времена Веспасиана,
А было это – только рана

И муки облачко над ней.

 

Рим. Ночь.

18 декабря 1964

 

1929 осень. Последний раз приезжает в Крым в Гаспру в санаторий, где целый месяц лечилась от тяжелой астмы.

1936 год, c 5 по 11 февраля

Отдавая себе отчёт, что её приезд может быть небезопасен, Анна Ахматова всё же решилась на поездку к опальному и ссыльному поэту Осипу Мандельштаму (1891-1938).

 

1936 год, c 5 по 11 февраля

Анна Ахматова навестила своего старинного друга Осипа Мандельштама и его жену Надежду в Воронеже, где тот пребывал в ссылке.

Жизнь в Воронеже Мандельштама была угнетающе тяжёлой, и официозная литература отказывалась принимать его. Он был нищ и болен.

Мандельштамы снимали квартиру в доме на углу проспекта Революции и улицы 25-летия Октября. Сейчас на месте дома, возвышается многоэтажка. 

Поскольку у них было тесно, Ахматова остановилась в семье хорошего знакомого Мандельштамов, тоже ссыльного, агронома Федора Маранца, живущего на Поднабережной улице (ныне улица 20-летия ВЛКСМ, дом 59). Комната, в которой она проживала, выходила окнами на Петровский сквер и памятник Петру I.

Весь маршрут Ахматовой по Воронежу пролегал от дома, где она ночевала, к дому Мандельштама. Круг общения её был тоже невелик: Мандельштамы и литературовед Сергей Рудаков.

Угол проспекта Революции и ул. 25-летия Октября (гостила у Мандельштамов)

Поднабережной улице (ныне ул. 20-летия ВЛКСМ, д. 59) ночевала в семье Федора Маранца

Воронеж

О. Мандельштаму

И город весь стоит оледенелый.
Как под стеклом деревья, стены, снег.
По хрусталям я прохожу несмело.
Узорных санок так неверен бег.
А над Петром воронежским – вороны,
Да тополя, и свод светло-зелёный,
Размытый, мутный, в солнечной пыли,
И Куликовской битвой веют склоны
Могучей, победительной земли.
И тополя, как сдвинутые чаши,
Над нами сразу зазвенят сильней,
Как будто пьют за ликованье наше
На брачном пире тысячи гостей.

А в комнате опального поэта
Дежурят страх и муза в свой черёд.
И ночь идёт,
Которая не ведает рассвета.

1936

1936 год, 16 июля. Приезд Ахматовой в город Коломну был предпринят  с единственной целью, отыскать дом писателя Бориса Андреевича Пильняка (1894-1938).

Личное знакомство и первые встречи Бориса Андреевича Пильняка и Анны Андреевны Ахматовой относятся к 1924 году, а в 1925 году они совершили путешествие из Ленинграда в Москву на автомобиле.

Спустя 11 лет Анна Андреевна приехала в Коломну в сопровождении друзей Сергея Васильевича Шервинского (1892-1991) и фотографа-искусствоведа Льва Владимировича Горнунга (1902-1993), чтобы увидеть город Пильняка. Они долго гуляли по Коломне, осматривали Кремль, однако дом самого писателя не нашли.

Анна Андреевна Ахматова гостила на даче у своих друзей Шервинских в Старках (с. Черкизово Коломенского района.

Анна Андреевна Ахматова гостила на даче у своих друзей Шервинских в Старках (с. Черкизово Коломенского района.

По коломенским впечатлениям Ахматова создала двадцать стихотворений.

 

 

Один лишь день палящего июля:
тридцать шестой,
зажатый страхом год.
Но вот – заклятья Вечности коснулись
багряной арки Пятницких ворот;
и особняк с изысканным фронтоном
не памятником стал, а просто фоном.
Всего лишь час в кремле, в его ограде!
Но этот миг, прошедший сквозь века,
заговорит «Сожжённою тетрадью»
и отзовётся трауром «Венка»…
Так встретились: наш Город,
славой полный,
и тайной облечённый – человек…
Но этот летний день –
Коломна помнит,
слагая строки в каменный ковчег.
                             1936, 16 июля

 

Под Коломной. Шервинским

...Где на четырёх высоких лапах

Колокольни звонкие бока

Поднялись, где в поле мятный запах,

И гуляют маки в красных шляпах,

И течёт московская река, —

Всё бревенчато, дощато, гнуто...

Полноценно цедится минута

На часах песочных. Этот сад

Всех садов и всех лесов дремучей,

И над ним, как над бездонной кручей.

Солнца древнего из сизой тучи

Пристален и нежен долгий взгляд.

                            1943, 1 сентября

Помолись о нищей, о потерянной,
О моей живой душе,
Ты, всегда в своих путях уверенный,
Свет узревший в шалаше.

И тебе, печально-благодарная,
Я за это расскажу потом,
Как меня томила ночь угарная,
Как дышало утро льдом.

В этой жизни я немного видела,
Только пела и ждала.
Знаю: брата я не ненавидела
И сестры не предала.

Отчего же Бог меня наказывал
Каждый день и каждый час?
Или это ангел мне указывал
Свет, невидимый для нас?
Май 1912. Флоренция

Здесь все то же, то же, что и прежде,

Здесь напрасным кажется мечтать.

В доме, у дороги непроезжей,

Надо рано ставни запирать.

Тихий дом мой пуст и неприветлив,

Он на лес глядит одним окном,

В нем кого-то вынули из петли

И бранили мертвого потом.

 

Был он грустен или тайно-весел,

Только смерть — большое торжество.

На истертом красном плюше кресел

Изредка мелькает тень его.

 

И часы с кукушкой ночи рады,

Все слышней их четкий разговор.

В щелочку смотрю я: конокрады

Зажигают за холмом костер.

 

И, пророча близкое ненастье,

Низко, низко стелется дымок.

Мне не страшно. Я ношу на счастье

Темно-синий шелковый шнурок.

Май 1912 Флоренция

1892 год

В двухлетнем возрасте Анна Ахматова с семьей переехала в Царское Село на улицу Широкая (первая от вокзала).  "Мои первые воспоминания - царскосельские: зелёное, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пёстрые лошадки, старый вокзал и нечто другое", что вошло впоследствии в "Царскосельскую оду".

 

1900 год, зима

Жила на Леонтьевской улице в доме Дауделя, где тяжело болела (корь, а может быть оспа). Как впоследствии утверждала Анна Ахматова, именно после этого недуга к ней пришло поэтическое вдохновение. Но там семья долго не задержалась и переехала в дом Шухардиной на углу Широкой улицы и Безымянного переулка. Весной 1905 года дом был продан наследниками Шухардиной, опять последовал переезд.  

 

1905 год, лето

Жила на Бульварной улице (Октябрьский бульвар), в доме Соколовского. Осенью Ахматова поселилась в соседнем Безымянном переулке в доме Бернаскони. Именно там прошли детство и ранняя юность будущей поэтессы. Здесь она прожила до 16 лет, до развода родителей.

 

С 1990 по 1905 год

 Училась в Царскосельской женской гимназии, находившейся рядом с Гостиным двором, на Леонтьевской улице. "Училась я в Царскосельской женской гимназии. Сначала плохо, потом гораздо лучше, но всегда неохотно". Сейчас в этом доме размещается детская музыкальная школа города Пушкина и вечерняя школа общего музыкального образования. В это время пишет первое стихотворение – "Голос" (текст не сохранился). В гимназии Ахматова встретила одну из своих самых задушевных подруг - Веру Сергеевну Срезневскую.

 

1903 год, 24 декабря

На торжественном вечере в гимназии общие друзья познакомили Николая Гумилева с гимназисткой Анной Горенко. Молодой человек сразу влюбляется в очаровательную хрупкую девушку и посвящает ей свои стихи.

 

1904 год, весна. Гумилев признается Ахматовой в любви.

1910 год, 14 июня

Состоялся дебют Ахматовой на "Башне" Вячеслава Ивановича Иванова (1866-1949). По свидетельству современников, Вячеслав Иванов очень сурово прослушал ее стихи, одобрил только одно, об остальных промолчал.

 

С 1910 по 1911, зима. Были написаны стихи, которые составили книгу "Вечер".

С 1910-х годов началась активная литературная деятельность Ахматовой. В это время она познакомилась с А. Блоком,

К. Бальмонтом, В. Маяковским.

 

1911год

Начала печататься в петербургских журналах, в том числе и в "Аполлоне", под литературным псевдонимом Ахматова, фамилия прабабки по материнской линии. В свое время отец запретил ей подписывать свои стихотворения фамилией Горенко, тогда Анна взяла фамилию своей прабабушки - татарской княгини Ахматовой.

 

1911 год, октябрь

 В квартире поэта С. Городецкого вместе с Н. Гумилевым, О. Мандельштамом, В. Нарбутом, М. Зенкевичем основала группу "Цех поэтов", положившую начало литературному течению акмеизм.

 

1912 год, начало марта

Вышел первый сборник стихов "Вечер" в издательстве "Цех поэтов", тиражом 300 экземпляров с предисловием Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936).

 

1912 год, 18 сентября. Рождение сына Льва.

1914 год, 11 марта. Выход второго сборника стихов "Четки".

1919-1920 годы

Гостила у Рыковых на "Императорской ферме", за Ратной палатой. Эти годы были трудными, голодными. Много гуляла по детскосельским паркам. О чем написала в очень эмоционально-ярком стихотворении: "Я спросила у кукушки".

 

1921 год. Написала одно из наиболее известных стихотворений, посвятив его Наталье Викторовне Рыковой.

1921 год,  август-сентябрь

Провела против дома Китаевой в больнице – санатории. Там 1 сентября узнала о смерти Николая Степановича Гумилева.

 

1925 год. Ахматова жила вместе с Мандельштамами в Китайской деревне, где расположился пансионат Зайцева.

1925, 1926 годы, осенние сезоны. Гостила у Рыбаковых в одной из Циркумференций Екатерининского дворца.

1931 год

Приглашена отдохнуть на дачу княгини Имерятинской на Садовой улице (возможно, имелась в виду дача Юсуповой) один летний месяц с Валентиной Андреевной Щеголевой.

1919-1920 годы она гостила у Рыковых на «Императорской ферме», за Ратной палатой. Эти годы были трудными, голодными. Много гуляла по детскосельским паркам. О чем написала в очень эмоционально-ярком стихотворении: Я спросила у кукушки.

1921 год – написала одно из наиболее известных стихотворений, посвятив его Наталье Викторовне Рыковой.

1921 (август—сентябрь) – провела против дома Китаевой в больнице – санатории. Там 1 сентября узнала о смерти Н. Гумилева.

1925 году Ахматова жила вместе с Мандельштамами в Китайской деревне, где расположился пансионат Зайцева.

1925 и 1926 годах осенние сезоны жила у Рыбаковых в одной из Циркумференций Екатерининского дворца.

1931 год – гостила на даче княгини Имерятинской на Садовой улице (возможно, имелась в виду дача Юсуповой) один летний месяц с Валентиной Андреевной Щеголевой.

1892 год. Улица Широкая (первая от вокзала).

1900 год, зима. Улица Леонтьевсая,  дом Дауделя.

1905 год, ранняя весна.  Дом Шухардиной на углу улицы Широкой и Безымянного переулка.

1905 год, лето. Улица Бульварная (Октябрьский бульвар), в доме Соколовского.

1905 год, осень. Переулок Безымянный, дом Бернаскони.

1919-1920 годы. На "Императорской ферме", за Ратной палатой, в гостях у Рыковых.

1921 год, август-сентябрь. Против дома Китаевой в больнице -  санатории.

1925 год. Китайская деревня, где расположился пансионат Зайцева, отдыхала вместе с Мандельштамами.

1925 и 1926 годы, осенние сезоны. Жила у Рыбаковых в одной из Циркумференций Екатерининского дворца.

1931 год, один из летних месяцев. Улица Садовая, дача княгини Имерятинской (возможно, имелась в виду дача Юсуповой) приехала вместе с Валентиной Андреевной Щеголевой.

Стихи, написанные в Царском селе.

В Царском Селе написано более двадцати стихотворений, из которых наиболее известны следующие:

Как соломинкой, пьёшь мою душу.

Знаю, вкус ее горек и хмелен.

Но я пытку мольбой не нарушу.

О, покой мой многонеделен.

Когда кончишь, скажи. Не печально,

Что души моей нет на свете.

Я пойду дорогой недальней

Посмотреть, как играют дети.

На кустах зацветает крыжовник,

И везут кирпичи за оградой.

Кто ты: брат мой или любовник,

Я не помню, и помнить не надо.

Как светло здесь и как бесприютно,

Отдыхает усталое тело...

А прохожие думают смутно:

Верно, только вчера овдовела.

                                        1911

 

Бессонница

Где-то кошки жалобно мяукают,

Звук шагов я издали ловлю…

Хорошо твои слова баюкают:

Третий месяц я от них не сплю.

Ты опять, опять со мной, бессонница!

Неподвижный лик твой узнаю.

Что, красавица, что, беззаконница,

Разве плохо я тебе пою?

Окна тканью белою завершены,

Полумрак струится голубой…

Или дальней вестью мы утешены?

Отчего мне так легко с тобой?

                                            1912

 

Проводила друга до передней,

Постояла в золотой пыли,

С колоколенки соседней

Звуки важные текли.

Брошена! Придуманное слово -

Разве я цветок или письмо?

А глаза глядят уже сурово

В потемневшее трюмо.

                                 1913

 

Колыбельная

Далеко в лесу огромном,

Возле синих рек,

Жил с детьми в избушке темной

Бедный дровосек.

Младший сын был ростом с пальчик,-

Как тебя унять,

Спи, мой тихий, спи, мой мальчик,

Я дурная мать.

Долетают редко вести

К нашему крыльцу,

Подарили белый крестик

Твоему отцу.

Было горе, будет горе,

Горю нет конца,

Да хранит святой Егорий

Твоего отца.

                          1915

 

 

Я спросила у кукушки,

Сколько лет я проживу...

Сосен дрогнули верхушки.

Желтый луч упал в траву.

Но ни звука в чаще свежей...

Я иду домой,

И прохладный ветер нежит

Лоб горячий мой.

                     1919, 1 июня

 

Наталии Рыковой

Всё расхищено, предано, продано,

Черной смерти мелькало крыло,

Все голодной тоскою изглодано,

Отчего же нам стало светло?

Днем дыханьями веет вишневыми

Небывалый под городом лес,

Ночью блещет созвездьями новыми

Глубь прозрачных июльских небес,-

И так близко подходит чудесное

К развалившимся грязным домам...

Никому, никому неизвестное,

Но от века желанное нам.

                                      1921

 

О Царском селе написаны следующие стихотворения:

В Царском селе

I

По аллее проводят лошадок.

Длинны волны расчесанных грив.

О, пленительный город загадок,

Я печальна, тебя полюбив.

Странно вспомнить: душа тосковала,

Задыхалась в предсмертном бреду.

А теперь я игрушечной стала,

Как мой розовый друг какаду.

Грудь предчувствием боли не сжата,

Если хочешь, в глаза погляди.

Не люблю только час пред закатом,

Ветер с моря и слово «уйди».

II

...А там мой мраморный двойник,

Поверженный под старым кленом,

Озерным водам отдал лик,

Внимает шорохам зеленым.

И моют светлые дожди

Его запекшуюся рану...

Холодный, белый, подожди,

Я тоже мраморною стану.

III

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни...

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

                                       1911

 

Царскосельская статуя

Н.В.Н.

Уже кленовые листы

На пруд слетают лебединый,

И окровавлены кусты

Неспешно зреющей рябины,

И ослепительно стройна,

Поджав незябнущие ноги,

На камне северном она

Сидит и смотрит на дороги.

Я чувствовала смутный страх

Пред этой девушкой воспетой.

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюбленной...

Смотри, ей весело грустить,

Такой нарядно обнаженной.

Пятым действием драмы

Веет воздух осенний,

Каждая клумба в парке

Кажется свежей могилой.

Оплаканы мертвые горько.

Со всеми врагами в мире

Душа моя ныне.

Тайная справлена тризна

И больше нечего делать.

Что же я медлю, словно

Скоро случится чудо.

Так тяжелую лодку долго

У пристани слабой рукою

Удерживать можно, прощаясь

С тем, кто остался на суше.

II

Все души милых на высоких звездах.

Как хорошо, что некого терять

И можно плакать. Царскосельский воздух

Был создан, чтобы песни повторять.

У берега серебряная ива

Касается сентябрьских ярких вод.

Из прошлого восставши, молчаливо

Ко мне навстречу тень моя идет.

Здесь столько лир повешено на ветки...

Но и моей как будто место есть...

А этот дождик, солнечный и редкий,

Мне утешенье и благая весть.

                                   Осень 1921

1912 год, октябрь

Супруг Анны Андреевны Ахматовой Николай  Степанович Гумилев (1886-1921) был зачислен на историко-филологический факультет Петербургского университета. Чтобы жить поближе к университету, он снял недорогую комнату на Васильевском острове. Эту комнату молодые супруги шутливо именовали "Тучкой", по названию переулка. "Это была просто студенческая комната Николая Степановича, где и сидеть-то было не на чем".

 

1913  год, весна

Встреча и начало влюбленной дружбы с Николаем  Владимировичем  Недоброво (1882-1919).

Выступление с Александром Александровичем Блоком (1880-1921) на вечере по случаю приезда в Петербург бельгийского поэта Эмиля Верхарна (1855-1916).

 

1914 год, март. Выход второго сборника "Четки", который принес молодой поэтессе громкую славу.

1917 год, 25-28 февраля

Февральская революция в Петрограде. В эти дни Ахматова бродила по городу одна. Видела манифестации, пожар охранки, видела, как великий князь Кирилл Владимирович Романов (187- 1938) водил присягать полк к Думе.

 

1918 год, 11 апреля

Выступала на вечере памяти Александра Сергеевича Пушкина, организованном культурно-просветительской комиссией партии социалистов-революционеров в малом зале Петроградской консерватории.

 

1918 год, декабрь. Брак с востоковедом, поэтом и переводчиком Владимиром Казимировичем Шилейко (1981-1931).

1921-1922 год. Работает библиотекарем в библиотеке Агрономического института; живет тут же, в служебном помещении.

 

1921 год. Выход сборников "Подорожник" и "Anno Domini MCMXX

 

1921 год, 25 августа

 Расстрел Николая Сергеевича Гумилева в числе 61 приговоренного по так называемому "Таганцевскому делу".

1922 год, январь. Знакомство с Борисом Леонидовичем Пастернаком (1890-1960).

1924 год. Ахматова из-за своих взглядов на литературу становится неугодна правительству, ее перестают печатать.

1925 год. Исключена из Ленинградского отделения Всероссийского Союза писателей как непролетарский поэт.

1926 год, 12 мая

Читала стихи на литературном вечере в ленинградской филармонии.

Выступали: М. Булгаков, Е. Замятин, М. Зощенко,

М. Кузмин, В. Каверин, А.Н. Толстой, Н. Тихонов, К. Федин. По всей вероятности, в этот день состоялось знакомство с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым (1891-1940).

 

1930 год, начало лета

Познакомилась с известным литературоведом Николаем Ивановичем Ханджиевым (1903-1996). Их дружба продолжалась до самых последних дней Ахматовой.

1931год, март. Начало работы над литературоведческой статьей "Последняя сказка Пушкина"

1935 год, 30 октября

М. Булгаков помогает А. Ахматовой составить письмо Сталину с просьбой об облегчении участи мужа и сына. В этих хлопотах Ахматовой приняли участие: Л. Сейфулина,

Э. Герштейн, Б. Пастернак, Б. Пильняк.

 

1936 год, январь. Вместе с Борисом Леонидовичем Пастернаком ходила в Прокуратуру СССР с просьбой о смягчении участи Осипа Эмильевича Мандельштама.

1940 год, 5 января. Получила членский билет Союза писателей СССР № 1511.

1940 год, май.  Вышел ленинградский сборник Ахматовой "Из шести книг".

1943 год, май

Вышел ташкентский сборник стихотворений Ахматовой; "Моя азиатка" - так называла Ахматова эту свою "эвакуированную" книжку.

 

1946 год, 1 сентября

Президиум Правления Союза писателей СССР постановил: исключить Анну Андреевну Ахматову и из Союза советских писателей из-за ее "безыдейной пустой поэзии, которая плохо влияет на советскую молодежь".

 

1947 год, 20 апреля. Закончена литературоведческая статья "Каменный гость" А. С. Пушкина.

1949 год, 6 ноября. Арестован сын Анны Андреевны Лев Степанович Гумилев (1912-1992). Осужден на 10 лет ИТЛ.

1950 в течение всего года. Отчаянные попытки вызволить из рук сталинских палачей единственного сына.

1951 год, 19 января. По предложению Александра Александровича Фадеева (1901-1956) восстановлена в Союзе писателей.

1956 года, 15 апреля. Сын  Лев Николаевич Гумилев возвратился из лагеря.

1961год, октябрь

Госпитализирована в хирургическое отделение Первой Ленинградской больницы в связи с обострением хронического аппендицита. После операции – третий инфаркт миокарда. Новый, 1962 год встретила в больнице.

1962 год, август. Выдвинута на Нобелевскую премию (она будет присуждена другому поэту).

1965 год, начало октября. Выходит последний прижизненный сборник стихотворений и поэм знаменитый "Бег времени".

Тучков переулок, дом № 17.  "Тучка". По этому адресу проживала в 1912-1914 годах. С  этим периодом жизни Ахматовой связан выход сборника " Четки"  (1914 год), принесшим молодой поэтессе громкую славу.

 

Итальянская улица, дом 4-арт-кафе "Бродячая собака" где в те годы была сконцентрирована вся творческая жизнь Петербурга. Здесь каждый вечер встречались поэты и режиссеры, художники и критики, актеры и писатели. Ахматова посвятила этому заведению несколько стихотворений и хотела даже включить главу о кафе в свою недописанную книгу "Мои полвека". А в годы войны здесь уже давно не было арт-кафе, но было бомбоубежище. Есть версия, что как-то проезжая мимо, Анна Андреевна попала под авианалет и спасалась в бывшей "Бродячей собаке" от бомбежки.

Сергиевская улица, дом 7. С октября 1920 года Ахматова начала служить библиотекарем в библиотеке Петроградского агрономического института. От работы получила две комнаты, в которых прожила до осени 1921 года. Переезд на Сергиевскую считала концом брака с Владимиром Казимировичем Шилейко, хотя полного разрыва отношений не произошло.

Набережная реки Фонтанки, дом 18.  Здесь с осени 1921 по осень 1923 года Ахматова жила вместе со своей подругой - актрисой, художницей, создательницей волшебных кукол Ольгой Афанасьевной Глебовой-Судейкиной. Фонтанка, 18 - это напоминание о любовном увлечении Ахматовой Артуром Сергеевичем Лурье - адресатом нескольких ее стихов.

Казанская улица, дом 3. Жили вместе с подругой Ольгой Судейкиной короткий период с осени 1923.

 Набережная реки Фонтанки, дом 2. Жила на квартире  Ольги Судейкиной до конца октября 1924, до момента эмиграции  подруги.

Халтурина улица, дом 5, квартира 12 (Миллионная). Марсово поле, служебный флигель Мраморного дворца. 4 ноября 1924 года переехала в квартиру Владимира Казимировича Шилейко, которую тот получил как член Российской академии материальной истории. Жилье состояло  из двух комнат. Из его жалования в Академии Ахматова платила за квартиру, кормила и лечила сенбернара Тапа, отчасти сама существовала на эти средства. Прожила там до осени 1926 года.

Набережная Фонтанки, дом 34. "Фонтанный Дом" Именно здесь Анна Андреевна прожила большую часть своей жизни. С 1918 по 1920 год поселилась в северном садовом флигеле, а 1927 по 1952 год в южном (исключая эвакуацию). Дом принадлежал графам Шереметьевым. Под стихотворениями, написанными здесь, она помечала: Фонтанный Дом. В 1918-1920 годах, Ахматова писала мало. Стихи публиковались только в периодике. В квартире продолжала жить первая жена Пунина Анна Аренс, здесь находили приют родственники и друзья. Отдельной комнаты у Ахматовой не было – она поселилась в кабинете у Николая Николаевича Пунина.

Красной Конницы улица, дом 4. С марта 1952 года по июнь 1961 Анна Ахматова вместе с дочерью своего третьего мужа Ириной  Пуниной и ее семьей жила в коммунальной квартире. Туда они переехали после того, как Арктический научно-исследовательский институт, размещавшийся в Шереметьевском дворце, вынудил жильцов освободить помещения. В квартире было пять комнат, одну из которых занимала Ахматова.

Петроградка, улица Ленина, дом 34.  Последний ленинградский адрес Анны Ахматовой. В июне 1961 года Ахматова вместе с семьей Пуниных получила от Союза писателей трехкомнатную квартиру в новом доме на Петроградской стороне.

По соседству с ними в писательском доме жили литературовед и критик Д. Е. Максимов, поэт  В.С. Шефнер и писательница и поэтесса Е. М. Тагер, творчество которой ценила Анна Ахматова. Квартира находилась на втором этаже. Окна самой маленькой комнаты, которую как раз она и занимала, выходили на улицу Ленина, в скверик во дворе дома.

Анна Ахматова называла Петроградскую сторону Франкфуртом-на-Одере, недолюбливая этот район за периферийность и отсутствие пушкинских или воспетых Александром Сергеевичем Пушкиным мест (это было для нее особенно важно). В 1952 году уезжает из Фонтанного дома.

 

Арсенальная набережная, дом 7 "Кресты". Сюда в 1939 году попал как  "враг народа " сын Ахматовой Лев Николаевич Гумилев, сюда Анна Андреевна носила ему передачи, простаивая в очереди часами. С Крестами связана ее поэма "Реквием". На основании строк из произведения и было выбрано место для памятника.

В городе на Неве Ахматова прожила самый длинный период своей жизни и написала больше всего произведений. Стихи, вошли в сборники: "Тростник" 1923-1940, "Нечет" 1946, "Бег времени" 1963. Кроме стихов в северной столице Ахматовой были написаны поэмы: "Реквием" 1935-1940, "Поэма без героя" и статьи "О золотом петушке", "Александрина", "Каменный гость", "Пушкин и Невское взморье", "Пушкин в 1828 году".

 

 

Стихи о Петербурге

I
Вновь Исакий в облаченьи
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпеньи
Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь...
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.

II
Сердце бьется ровно, мерно,
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над Летним садом
Месяц розовый воскрес, –

Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Вся любовь утолена,

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, –
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.

                                   1913

 

***

О, это был прохладный день
В чудесном городе Петровом!
Лежал закат костром багровым,
И медленно густела тень.

Пусть он не хочет глаз моих,
Пророческих и неизменных.
Всю жизнь ловить он будет стих,
Молитву губ моих надменных.

                                             1913

 

***

В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине – нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость! –

Затем что воздух был совсем не наш,
А как подарок Божий, – так чудесен.
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен.

                                                1914

 

***

Как люблю, как любила глядеть я
На закованные берега,
На балконы, куда столетья
Не ступала ничья нога.
И воистину ты – столица
Для безумных и светлых нас;
Но когда над Невою длится
Тот особенный, чистый час
И проносится ветер майский
Мимо всех надводных колонн,
Ты – как грешник, видящий райский
Перед смертью сладчайший сон...

                                                 1916

 

***

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор всё как будто больна.

                                               1917

 

Петроград, 1919

 

И мы забыли навсегда,
Заключены в столице дикой,
Озёра, степи, города
И зори родины великой.
В кругу кровавом день и ночь
Долит жестокая истома...
Никто нам не хотел помочь
За то, что мы остались дома,
За то, что, город свой любя,
А не крылатую свободу,
Мы сохранили для себя
Его дворцы, огонь и воду.
Иная близится пора,
Уж ветер смерти сердце студит,
Но нам священный град Петра
Невольным памятником будет.

                                           1921

 

***

От тебя я сердце скрыла,
Словно бросила в Неву...
Приручённой и бескрылой
Я в дому твоём живу.
Только... ночью слышу скрипы.
Что там – в сумраках чужих?
Шереметевские липы...
Перекличка домовых...
Осторожно подступает,
Как журчание воды,
К уху жарко приникает
Чёрный шепоток беды –
И бормочет, словно дело
Ей всю ночь возиться тут:
"Ты уюта захотела,
Знаешь, где он – твой уют?"

                                 1936

***

Годовщину последнюю празднуй -
Ты пойми, что сегодня точь-в-точь
Нашей первой зимы – той, алмазной –
Повторяется снежная ночь.

Пар валит из-под царских конюшен,
Погружается Мойка во тьму,
Свет луны как нарочно притушен,
И куда мы идём – не пойму.

Меж гробницами внука и деда
Заблудился взъерошенный сад.
Из тюремного вынырнув бреда,
Фонари погребально горят.

В грозных айсбергах Марсово поле,
И Лебяжья лежит в хрусталях...
Чья с моею сравняется доля,
Если в сердце веселье и страх.

И трепещет, как дивная птица,
Голос твой у меня над плечом.
И внезапным согретый лучом,
Снежный прах так тепло серебрится.

                                                    1939

 

Из цикла "Северные элегии"

Россия Достоевского. Луна
Почти на четверть скрыта колокольней.
Торгуют кабаки, летят пролётки,
Пятиэтажные растут громады
В Гороховой, у Знаменья, под Смольным.
Везде танцклассы, вывески менял,
А рядом: "Henriette", "Basile", "Andre"
И пышные гроба: "Шумилов-старший".
Но, впрочем, город мало изменился.
Не я одна, но и другие тоже
Заметили, что он подчас умеет
Казаться литографией старинной,
Не первоклассной, но вполне пристойной,
Семидесятых, кажется, годов.
Особенно зимой, перед рассветом,
Иль в сумерки – тогда за воротами
Темнеет жёсткий и прямой Литейный,
Ещё не опозоренный модерном,
И визави меня живут – Некрасов
И Салтыков...

                                                         1940

 

Летний сад

Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,

Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.

В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.

И лебедь, как прежде, плывёт сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.

И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.

А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.

Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.

И всё перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.

 

 Из сборника "Тростник" 

* * *

Так отлетают темные души...

– Я буду бредить, а ты не слушай.

 

Зашел ты нечаянно, ненароком –

Ты никаким ведь не связан сроком,

 

Побудь же со мною теперь подольше.

Помнишь, мы были с тобою в Польше?

 

Первое утро в Варшаве... Кто ты?

Ты уж другой или третий? – "Сотый! "

 

– А голос совсем такой, как прежде.

Знаешь, я годы жила в надежде,

 

Что ты вернешься, и вот – не рада.

Мне ничего на земле не надо,

 

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.

Скоро я выйду на берег счастливый:

 

И Троя не пала, и жив Эабани,

И всё потонуло в душистом тумане.

 

Я б задремала под ивой зеленой,

Да нет мне покоя от этого звона.

 

Что он? – то с гор возвращается стадо?

Только в лицо не дохнула прохлада.

 

Или идет священник с дарами?

А звезды на небе, а ночь над горами...

 

Или сзывают народ на вече?–

"Нет, это твой последний вечер! "

                                 1940, осень

 

Данте

Он и после смерти не вернулся

 В старую Флоренцию свою.

Этот, уходя, не оглянулся,

Этому я эту песнь пою.

Факел, ночь, последнее объятье,

За порогом дикий вопль судьбы.

Он из ада ей послал проклятье

 И в раю не мог ее забыть,—

Но босой, в рубахе покаянной,

Со свечой зажженной не прошел

 По своей Флоренции желанной,

Вероломной, низкой, долгожданной…

                                         1936, лето

 

 Из сборника "Нечет"

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

                               1940, 21 января

 

К смерти

Ты все равно придешь. Зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом,
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой, -
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас затмевает.

                                      1939, 19 августа

 

Современница

Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,
Зачем всплываешь ты со дна погибших лет? -
И память хищная передо мной колышет
Прозрачный профиль твой за стеклами карет.

Как спорили тогда — ты ангел или птица,
Соломинкой тебя назвал поэт.
Равно на всех сквозь черные ресницы
Дарьяльских глаз струился нежный свет.

О тень! прости меня, но ясная погода,
Флобер, бессонница и поздняя сирень
Тебя, красавицу тринадцатого года,
И твой безоблачный и равнодушный день
Напомнили, а мне такого рода
Воспоминанья не к лицу. О тень!

                                1940, 9 августа

 

Не дышали мы сонными маками,
И своей мы не знаем вины.
Под какими же звездными знаками
Мы на горе себе рождены? -
И какое кромешное варево
Поднесла нам январская тьма?
И какое незримое зарево
Нас до света сводило с ума?
                 1946, 11 января

 

Земной отрадой сердца не томи,

Не пристращайся ни к жене, ни к дому,

У своего ребенка хлеб возьми,

Чтобы отдать его чужому.

 

И будь слугой смиреннейшим того,

Кто был твоим кромешным супостатом,

И назови лесного зверя братом,

И не проси у Бога ничего.

 

Уже безумие крылом

 Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином,
И манит в черную долину.

И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.

И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивай его
И как ни докучай мольбою):

Ни сына страшные глаза -
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного свиданья.

Ни милую прохладу рук,
Ни лип взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук -
Слова последних утешений.
                           1940, 4 мая

 

Бег времени

 

Подвал памяти

Но сущий вздор, что я живу грустя

И что меня воспоминанье точит.

Не часто я у памяти в гостях,

Да и она меня всегда морочит.

Когда спускаюсь с фонарем в подвал,

Мне кажется — опять глухой обвал

Уже по узкой лестнице грохочет.

Чадит фонарь, вернуться не могу,

А знаю, что иду туда, к врагу.

И я прошу, как милости... Но там

Темно и тихо. Мой окончен праздник!

Уж тридцать лет, как проводили дам.

От старости скончался тот проказник...

Я опоздала. Экая беда!

Нельзя мне показаться никуда.

Но я касаюсь живописи стен

И у камина греюсь. Что за чудо!

Сквозь эту плесень, этот чад и тлен

Сверкнули два зеленых изумруда.

И кот мяукнул. Ну, идем домой!

Но где мой дом и где рассудок мой?

                                    1940, январь

 

Мартовская элегия

Прошлогодних сокровищ моих

Мне надолго, к несчастию, хватит.

Знаешь сам, половины из них

Злая память никак не истратит:

Набок сбившийся куполок.

Грай вороний, и вопль паровоза,

И как будто отбывшая срок

Ковылявшая в поле береза,

И огромных библейских дубов

Полуночная тайная сходка,

И из чьих-то приплывшая снов

И почти затонувшая лодка...

Побелив эти пашни чуть-чуть,

Там предзимье уже побродило,

Дали все в непроглядную муть

Ненароком оно превратило,

И казалось, что после конца

Никогда ничего не бывает...

Кто же бродит опять у крыльца

И по имени нас окликает?

Кто приник к ледяному стеклу

И рукою, как веткою, машет?..

А в ответ в паутинном углу

Зайчик солнечный в зеркале пляшет.

                                                  1960

* * *

В ту ночь мы сошли друг от друга с ума,

Светила нам только зловещая тьма,

Свое бормотали арыки,

И Азией пахли гвоздики.

 

И мы проходили сквозь город чужой,

Сквозь дымную песнь и полуночный зной,—

Одни под созвездием Змея,

Взглянуть друг на друга не смея.

 

То мог быть Стамбул или даже Багдад,

Но, увы! не Варшава, не Ленинград,

И горькое это несходство

Душило, как воздух сиротства.

 

И чудилось: рядом шагают века,

И в бубен незримая била рука,

И звуки, как тайные знаки,

Пред нами кружились во мраке.

 

Мы были с тобою в таинственной мгле,

Как будто бы шли по ничейной земле,

Но месяц алмазной фелукой

Вдруг выплыл над встречей-разлукой...

 

И если вернется та ночь и к тебе

В твоей для меня непонятной судьбе,

Ты знай, что приснилась кому-то

Священная эта минута.

                                           1959

* * *   

  Есть три эпохи у воспоминаний.

  И первая - как бы вчерашний день.

  Душа под сводом их благословенным,

  И тело в их блаженствует тени.

  Еще не замер смех, струятся слезы,

  Пятно чернил не стерто со стола -

  И, как печать на сердце, поцелуй,

  Единственный, прощальный, незабвенный...

  Но это продолжается недолго...

  Уже не свод над головой, а где-то

  В глухом предместье дом уединенный,

  Где холодно зимой, а летом жарко,

  Где есть паук и пыль на всем лежит,

  Где истлевают пламенные письма,

  Исподтишка меняются портреты,

  Куда как на могилу ходят люди,

  А возвратившись, моют руки с мылом,

  И стряхивают беглую слезинку

  С усталых век - и тяжело вздыхают...

  Но тикают часы, весна сменяет

  Одна другую, розовеет небо,

  Меняются названья городов,

  И нет уже свидетелей событий,

  И не с кем плакать, не с кем вспоминать.

  И медленно от нас уходят тени,

  Которых мы уже не призываем,

  Возврат которых был бы страшен нам.

  И, раз проснувшись, видим, что забыли

  Мы даже путь в тот дом уединенный,

  И задыхаясь от стыда и гнева,

  Бежим туда, но (как во сне бывает)

  Там все другое: люди, вещи, стены,

  И нас никто не знает - мы чужие.

  Мы не туда попали... Боже мой!

  И вот когда горчайшее приходит:

  Мы сознаем, что не могли б вместить

  То прошлое в границы нашей жизни,

  И нам оно почти что так же чуждо,

  Как нашему соседу по квартире,

  Что тех, кто умер, мы бы не узнали,

  А те, с кем нам разлуку Бог послал,

  Прекрасно обошлись без нас - и даже

  Все к лучшему...

                                               1945

 

Реквием

Посвящение

Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат —
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор… И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет… Шатается… Одна…
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.

 

Вступление

Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.

1

Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе… Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.

2

Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень,
Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна,
Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.

3

Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари…
Ночь.
4

Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей —
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лед прожигать.
Там тюремный тополь качается,
И ни звука — а сколько там
Неповинных жизней кончается…

5

Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пыльные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.

6

Легкие летят недели,
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.

 

Приговор

И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.

А не то… Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.

 

К смерти

Ты все равно придешь — зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом.
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой,-
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.

9

Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином
И манит в черную долину.

И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.

И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивай его
И как ни докучай мольбою):

Ни сына страшные глаза —
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного свиданья,

Ни милую прохладу рук,
Ни лип взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук —
Слова последних утешений.

 

Распятие

Не рыдай Мене, Мати,
во гробе зрящия.

Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

 

Эпилог

I

Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.

II

Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,

И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой».

Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,

И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,

Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.

А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем — не ставить его

Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,

Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.

Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.

И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы, струится подтаявший снег,

И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.

                                                 1935-1940

1889 год, в день летнего солнцестояния 11 (24) июня.

Рождение Анны Горенко (1889-1966) в пригороде Одессы на 11-й станции Большого Фонтана - даче Саракини в многодетной семье.

Отец Андрей Антонович Горенко (1887-1920) - морской инженер, мать Инна Эразмовна  Горенко (1852-1931) - домохозяйка. Анна – третий ребенок супругов. "Я родилась в один год с Чарли Чаплиным и "Крейцеровой сонатой" Толстого, Эйфелевой башней и, кажется, Элиотом. В это лето Париж праздновал столетие падения Бастилии".

 29 декабря была крещена в кафедральном Преображенском соборе на Соборной площади. Крестные – кандидат естественных наук Степан Григорьевич Романенко и дочь дворянина  Мария Федоровна Вальцер.

Приезжала на летний отдых с семьей и останавливалась у своей тетки, Аспазии Антоновны Арнольд, на даче в Люстдорфе.

Пятнадцатилетняя Аня впервые влюбляется в 37 летнего женатого одесского писателя Александра Митрофановича Федорова (1868-1949). Пишет первые стихи о любви.

Так же этот приезд интересен одним забавным эпизодом. Мать будущей поэтессы захотела показать дочери место, где та родилась. Когда они подошли к дачному дому на 11-й ст. Большого Фонтана, Аня, не задумавшись, сказала: "Когда-нибудь здесь будет висеть мемориальная доска". В наброске "Будка". "Начало" Ахматова писала: "Я не была тщеславна. Это была просто глупая шутка. Мама огорчилась. "Боже, как я плохо тебя воспитала! ", - сказала она".

В конце июня посетила Одессу на обратном пути из Киева в Евпаторию, застав конец сорокадневной забастовки в Одесском порту.

В последний свой приезд получила в очередной раз предложение руки и сердца от Николая Гумилева - своего будущего мужа,  но опять отказала ему.

Известны три одесских адреса, связанных с именем Ахматовой.

Дача Саракини на 11 станции Большого Фонтана - не сохранилась. "Родилась я на даче Саракини, - вспоминала Анна Андреевна. - Дачка эта, вернее, избушка, стояла в глубине очень узкого и идущего вниз участка земли - рядом с почтой. Морской берег там крутой, и рельсы паровичка шли по самому краю".

Дом на углу улиц Кузнечной и Спиридоновской, где семья Горенко жила зимой. Не сохранился, так как во время войны в дом попала бомба. На его месте сегодня стоит "сталинка"

Дача сестры отца Аспазии Арнольд в Люстдорфе, куда семья приезжала летом, до сих пор является предметом обсуждения. Возможно, это дача Гильдебрандта, на месте которой сейчас находится санаторий "Зеленый мыс" - конечная станция 29-го трамвая - "Черноморка". Среди санаторных строений сохранился один дом, постройку которого можно отнести к началу 20 века. Но является ли этот дом дачей Аспазии Арнольд - неизвестно. Далекие родичи Андрея Антоновича Горенко и до сих пор проживают в Люстдорфе.

Первое из сохранившихся из стихотворений

Лилии

Я лилий нарвала прекрасных и душистых,

Стыдливо-замкнутых, как дев невинных рой,

С их лепестков, дрожащих и росистых,

Пила я аромат и счастье и покой.

 

И сердце трепетно сжималось, как от боли,

А бледные цветы качали головой,

И вновь мечтала я о той далекой воле,

О той стране, где я была с тобой...

                                      22 июня 1904

1894-1895 год, зима. Первый приезд Анны Ахматовой в Киев в пятилетнем возрасте с родителями. Жили в гостинице над "Бессарабским рынком".

За месяцы, проведенные в городе, в их семье произошло несколько событий, запомнившихся надолго: здесь родилась младшая сестра Ия, а старший любимый брат Андрей болел дифтеритом.

На одной из дорожек Царского сада, куда пятилетнюю Аню водили гулять, девочка нашла необычную булавку в форме лиры. Неосторожное высказывание бонны: "Это значит, ты будешь поэтом", - оказалось провидческим.

1906 год

Спустя год после развода родителей, семья испытывает постоянные денежные затруднения.  Ахматова уезжает в Киев, где жизнь  значительно дешевле. Там в течение 4-х лет получает разностороннее образование.

Сначала девочка, как и ее мать, поселилась у тетки Анны Эразмовны Вакар (1852-1939), улица Университетская,  дом 3.

Вероятно, жизнь у Вакаров девочку не очень устраивала, потому что вскоре она переехала к своей кузине Марии Александровне Змунчилле (1887-19390), на улицу Меринговская, дом 1, квартира 4 у которой осталась до окончания гимназии. В это же время возобновляет переписку с Николаем Степановичем Гумилевым, прерванную полтора года назад.

В первый год жизни предпринимает неудачную  попытку самоубийства. Тогда она пыталась перерезать вену грязным кухонным ножом, чтобы вызвать заражение крови. "Но все это было и не всерьез, и, как видно, не судьба".

 

С 1906 по 1908 год. Учится в престижной Фундуклеевской гимназии.

 

С 1908  по 1910 год

Проходит обучение на юридическом  факультете Высших женских курсов, отдавая все же предпочтение истории и литературе.

 

1907 год, февраль

Узнает о том, что  в Париже, в издававшемся Николаем Степановичем Гумилёвым журнале "Сириус" появилось первое ее опубликованное стихотворение "На руке его много блестящих колец" под инициалами "А.Г."

 

1907 год,  апрель. Николай Степанович Гумилев вернулся в Россию и навестил Анну Ахматову  в Киеве.

 

1909 год, 29 ноября

Присутствовала на вечере сотрудников журнала "Аполлон"   "Остров искусства", где читал стихи Николай Степанович Гумилев, пригласивший после окончания мероприятия ее в гостиницу "Европейскую" пить кофе. Там он вновь сделал предложение своей возлюбленной, и на этот раз удивительно легко получил согласие девушки стать его женой.

 

1910 год, 25 апреля

Состоялось венчание Анны Андреевны Ахматовой с Николаем Степановичем Гумилевым в Николаевской церкви  села Никольская Слободка под Киевом. Родственники невесты считали брак заведомо обреченным на неудачу, и никто не пришел на венчание, что глубоко оскорбило Ахматову.

 

1910 год, осень. Знакомство с Федором Кузьмичем Сологубом (1863-1927) в театре, на пьесе Пшибышевского.

 

С 1910 по 1917год. Посещала Киев лишь наездами, навещая маму.

В детстве, очевидно, поселилась с родителями в гостинице  "Националь",  над "Бессарабским рынком".

 

Улица Университетская дом 3. У тетки Анны Эразмовны Вакар

 

Улица Меринговская, дом 1, квартира 4. В доме кузины Марии Александровны Змунчиллы 

 

Флигель дома 23/25 по улице Тарасовской. Улица эта с конца 19 века часто именовалась среди интеллигенции города как "Латинский квартал",  на ней жили писатели, профессора университета. Дом под этим номером сохранился до наших дней, как и соседние дома, но флигеля, к сожалению, уже нет.

В Киеве было написано более двадцати стихотворений.

Наиболее известные из киевских стихотворений:

 

На руке его много блестящих колец

На руке его много блестящих колец -

Покоренных им девичьих нежных сердец.

 

Там ликует алмаз, и мечтает опал,

И красивый рубин так причудливо ал.

 

Но на бледной руке нет кольца моего,

Никому, никогда не отдам я его.

 

Мне сковал его месяца луч золотой

И, во сне надевая, шепнул мне с мольбой:

 

"Сохрани этот дар, будь мечтою горда!"

Я кольца не отдам никому, никогда.

                                                          1907

 

Хорони, хорони меня, ветер!

 

Родные мои не пришли,

Надо мною блуждающий вечер

И дыханье тихой земли.

Я была, как и ты, свободной,

Но я слишком хотела жить.

Видишь, ветер, мой труп холодный,

И некому руки сложить.

Закрой эту чёрную рану

Покровом вечерней тьмы

И вели голубому туману

Надо мною читать псалмы.

Чтобы мне легко, одинокой,

Отойти к последнему сну,

Прошуми высокой осокой

Про весну, про мою весну.

                     декабрь1909

 

Жарко веет ветер душный,

Солнце руки обожгло,

Надо мною свод воздушный,

Словно синее стекло;

 

Сухо пахнут иммортели

 В разметавшейся косе.

На стволе корявой ели

 Муравьиное шоссе.

 

Пруд лениво серебрится,

Жизнь по-новому легка…

Кто сегодня мне приснится

 В пестрой сетке гамака?

                    январь1910

 

 Сероглазый король

 

 Слава тебе, безысходная боль!

Умер вчера сероглазый король.

 

Вечер осенний был душен и ал,

Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

 

 "Знаешь, с охоты его принесли,

Тело у старого дуба нашли.

 

Жаль королеву. Такой молодой!..

За ночь одну она стала седой".

 

Трубку свою на камине нашел

 И на работу ночную ушел.

 

Дочку мою я сейчас разбужу,

В серые глазки ее погляжу.

 

А за окном шелестят тополя:

 "Нет на земле твоего короля..."

                        11 декабря 1910

 

 Сжала руки под тёмной вуалью...

 

 "Отчего ты сегодня бледна?"

- Оттого, что я терпкой печалью

 Напоила его допьяна.

 

Как забуду? Он вышел, шатаясь,

Искривился мучительно рот...

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

 

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка

 Всё, что было. Уйдешь, я умру."

Улыбнулся спокойно и жутко

 И сказал мне: "Не стой на ветру".

                    8 января 1911 год

1896 по 1902 год каждое лето семья Анны жила неподалеку от Херсонеса Таврического на даче "Отрада". В Севастополе жил дед Анны по отцу Антон Горенко на Екатерининской улице дом 12, куда часто приходила сама Анна в гости.

«Каждое лето я проводила в Севастополе, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих мест - древний Херсонес, возле которого мы жили…»

«Языческое детство. В окрестностях этой дачи я получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы и бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных барышень». Степенные севастопольские барышни пытались запугать ее чертями и водяными, говорили, что не пристало девочке из порядочной семьи вести "мужицкий" образ жизни...

Именно здесь Анна неожиданно получила сокровенный дар, из-за которого ее прозвали «колдуньей». Она безошибочно могла находить воду, где бы ни была. Всегда точно указывала, где рыть колодец!

1907 лето-осень после пятилетнего перерыва приезжала с мамой в Севастополь, где принимала процедуры в грязелечебнице Шмидта, жила возле Песочной бухты. Там Анна заболела свинкой. «Мое лицо было до глаз закрыто, чтоб не видно было страшной опухоли».

На две недели к Анне приезжал Николай Гумилев, поселившись в соседнем доме, чтобы быть ближе к возлюбленной. «Как-то, когда я приехал к ней в Севастополь, она была больна свинкой. И она показалась мне с уродливо распухшей шеей еще очаровательнее, чем всегда. Она, по-моему, была похожа на Афину Палладу, а когда я сказал ей об этом, она решила, что я издеваюсь над ней, назвала меня глупым, злым и бессердечным и прогнала. Я ушел, но весь вечер простоял под ее окном, ожидая, что она позовет меня. А утром уехал, так и не увидев ее снова».

Июль - середина сентября 1916 года почти через десять лет посетила Севастополь, как оказалось, в последний раз. Жила в съемной комнате в самом центре Севастополя: ул. Малая Морская, дом 43, кв. 1

1896 по 1902 год каждое лето жила неподалеку от Херсонеса Таврического на даче Тура, между бухтой Стрелецкой и нынешней улицей Вакуленчука.

Екатерининская улица,12 - дом деда Анны по отцу Антона Горенко. Хозяйкой дома после смерти деда стала его дочь Мария Антоновна Горенко.

Лето и осень 1907 года жила возле Песочной бухты.

19016 год – жила в съемной комнате в самом центре Севастополя: ул. Малая Морская, дом 43, кв. 1.

В Севастополе было написано более 10 стихов, среди них:

Вижу выцветший флаг над таможней

И над городом желтую муть.

Вот уж сердце мое осторожней

Замирает, и больно вздохнуть.

 

Стать бы снова приморской девчонкой,

Туфли на босу ногу надеть,

И закладывать косы коронкой,

И взволнованным голосом петь.

 

Все глядеть бы на смуглые главы

Херсонесского храма с крыльца

И не знать, что от счастья и славы

Безнадежно дряхлеют сердца.

 

1913 год осень

 

Когда в мрачнейшей из столиц

Когда в мрачнейшей из столиц
Рукою твердой, но усталой
На чистой белизне страниц
Я отречение писала,

И ветер в круглое окно
Вливался влажною струею, —
Казалось, небо сожжено
Червонно-дымною зарею.

Я не взглянула на Неву,
На озаренные граниты,
И мне казалось — наяву
Тебя увижу, незабытый...

Но неожиданная ночь
Покрыла город предосенний,
Чтоб бегству моему помочь,
Расплылись пепельные тени.

Я только крест с собой взяла,
Тобою данный в день измены, —
Чтоб степь полынная цвела,
А ветры пели, как сирены.

И вот он на пустой стене
Хранит меня от горьких бредней,
И ничего не страшно мне
Припомнить, — даже день последний.

Август 1916 Песочная бухта

 

Все обещало мне его:
Край неба, тусклый и червонный,
И милый сон под Рождество,
И Пасхи ветер многозвонный,

И прутья красные лозы,
И парковые водопады,
И две большие стрекозы
На ржавом чугуне ограды.

И я не верить не могла,
Что будет дружен он со мною,
Когда по горным склонам шла
Горячей каменной тропою.

Осень 1916

 

 

Стихи о Крыме

Крыму и Севастополю посвящено около двадцати стихотворений, часть которых вошла в цикл «Шестнадцатый год» и поэма «У самого моря».

Бухты изрезали низкий берег,

Все паруса убежали в море,

А я сушила солёную косу

За версту от земли на плоском камне.

Ко мне приплывала зелёная рыба,

Ко мне прилетала белая чайка,

А я была дерзкой, злой и весёлой

И вовсе не знала, что это - счастье.

В песок зарывала жёлтое платье,

Чтоб ветер не сдул, не унёс бродяга,

И уплывала далёко в море,

На тёмных, тёплых волнах лежала.

Когда возвращалась, маяк с востока

Уже сиял переменным светом,

И мне монах у ворот Херсонеса

Говорил: «Что ты бродишь ночью?»

 

Знали соседи - я чую воду,

И, если рыли новый колодец,

Звали меня, чтоб нашла я место

И люди напрасно не трудились.

Я собирала французские пули,

Как собирают грибы и чернику,

И приносила домой в подоле

Осколки ржавые бомб тяжёлых.

И говорила сестре сердито:

«Когда я стану царицей,

Выстрою шесть броненосцев

И шесть канонерских лодок,

Чтобы бухты мои охраняли

До самого Фиолента».

А вечером перед кроватью

Молилась тёмной иконке,

Чтоб град не побил черешен,

Чтоб крупная рыба ловилась

И чтобы хитрый бродяга

Не заметил жёлтого платья.

 

Я с рыбаками дружбу водила.

Под опрокинутой лодкой часто

Во время ливня с ними сидела,

Про море слушала, запоминала,

Каждому слову тайно веря.

И очень ко мне рыбаки привыкли.

Если меня на пристани нету,

Старший за мною слал девчонку,

И та кричала: «Наши вернулись!

Нынче мы камбалу жарить будем».

 

Сероглаз был высокий мальчик,

На полгода меня моложе.

Он принёс мне белые розы,

Мускатные белые розы,

И спросил меня кротко: «Можно

С тобой посидеть на камнях?»

Я смеялась: «На что мне розы?

Только колются больно!» - «Что же, -

Он ответил, - тогда мне делать,

Если так я в тебя влюбился».

И мне стало обидно: «Глупый! -

Я спросила. - Что ты - царевич?»

Это был сероглазый мальчик,

На полгода меня моложе.

«Я хочу на тебе жениться, -

Он сказал, - скоро стану взрослым

И поеду с тобой на север...»

Заплакал высокий мальчик,

Оттого что я не хотела

Ни роз, ни ехать на север.

 

Плохо я его утешала:

«Подумай, я буду царицей,

На что мне такого мужа?»

«Ну, тогда я стану монахом, -

Он сказал, - у вас в Херсонесе».

«Нет, не надо лучше: монахи

Только делают, что умирают.

Как придёшь - одного хоронят,

А другие, знаешь, не плачут».

 

Ушёл не простившись мальчик,

Унёс мускатные розы,

И я его отпустила,

Не сказала: «Побудь со мною».

А тайная боль разлуки

Застонала белою чайкой

Над серой полынной степью,

Над пустынной, мёртвой Корсунью.

 

II

 

Бухты изрезали низкий берег,

Дымное солнце упало в море.

Вышла цыганка из пещеры,

Пальцем меня к себе поманила:

«Что ты, красавица, ходишь боса?

Скоро весёлой, богатой станешь.

Знатного гостя жди до Пасхи,

Знатному гостю кланяться будешь;

Ни красотой твоей, ни любовью, -

Песней одною гостя приманишь».

Я отдала цыганке цепочку

И золотой крестильный крестик.

Думала радостно: «Вот он, милый,

Первую весть о себе мне подал».

 

Но от тревоги я разлюбила

Все мои бухты и пещеры;

Я в камыше гадюк не пугала,

Крабов на ужин не приносила,

А уходила по южной балке

За виноградниками в каменоломню, -

Туда не короткой была дорога.

И часто случалось, что хозяйка

Хутора нового мне кивала,

Кликала издали: «Что не заходишь?

Все говорят - ты приносишь счастье».

Я отвечала: «Приносят счастье

Только подковы да новый месяц,

Если он справа в глаза посмотрит».

В комнаты я входить не любила.

 

Дули с востока сухие ветры,

Падали с неба крупные звёзды,

В нижней церкви служили молебны

О моряках, уходящих в море,

И заплывали в бухту медузы,

Словно звёзды, упавшие за ночь,

Глубоко под водой голубели.

Как журавли курлыкают в небе,

Как беспокойно трещат цикады,

Как о печали поёт солдатка,

Всё я запомнила чутким слухом,

Да только песни такой не знала,

Чтобы царевич со мной остался.

Девушка стала мне часто сниться

В узких браслетах, в коротком платье,

С дудочкой белой в руках прохладных.

Сядет, спокойная, долго смотрит,

И о печали моей не спросит,

И о печали своей не скажет,

Только плечо моё нежно гладит.

Как же царевич меня узнает,

Разве он помнит мои приметы?

Кто ему дом наш старый укажет?

Дом наш совсем вдали от дороги.

 

Осень сменилась зимой дождливой,

В комнате белой от окон дуло,

И плющ мотался по стенке сада.

Приходили на двор чужие собаки,

Под окошком моим до рассвета выли.

Трудное время для сердца было.

Так я шептала, на двери глядя:

«Боже, мы мудро царствовать будем,

Строить над морем большие церкви

И маяки высокие строить.

Будем беречь мы воду и землю,

Мы никого обижать не станем».

 

III

 

Вдруг подобрело тёмноё море,

Ласточки в гнёзда свои вернулись,

И сделалась красной земля от маков,

И весело стало опять на взморье.

За ночь одну наступило лето, -

Так мы весны и не видали.

И я совсем перестала бояться,

Что новая доля минет.

 

А вечером в Вербную субботу,

Из церкви придя, я сестре сказала:

«На тебе свечку мою и чётки,

Библию нашу дома оставлю.

Через неделю настанет Пасха,

И мне давно пора собираться, -

Верно, царевич уже в дороге,

Морем за мной он сюда приедет».

Молча сестра на слова дивилась,

Только вздохнула, - помнила, верно,

Речи цыганкины у пещеры.

«Он привезёт тебе ожерелье

И с голубыми камнями кольца?»

«Нет, - я сказала, - мы не знаем,

Какой он подарок мне готовит».

 

Были мы с сестрой однолетки

И так друг на друга похожи,

Что маленьких нас различала

Только по родинкам наша мама.

С детства сестра ходить не умела,

Как восковая кукла, лежала;

Ни на кого она не сердилась

И вышивала плащаницу,

Бредила даже во сне работой;

Слышала я, как она шептала:

«Плащ Богородицы будет синим...

Боже, апостолу Иоанну

Жемчужин для слёз достать мне негде...»

 

Дворик зарос лебедой и мятой,

Ослик щипал траву у калитки,

И на соломенном длинном кресле

Лена лежала, раскинув руки,

Всё о работе своей скучала, -

В праздник такой грешно трудиться.

И приносил к нам солёный ветер

Из Херсонеса звон пасхальный.

Каждый удар отдавался в сердце,

С кровью по жилам растекался.

«Леночка, - я сестре сказала, -

Я ухожу сейчас на берег.

Если царевич за мной приедет,

Ты объясни ему дорогу.

Пусть он меня в степи нагонит:

Хочется на море мне сегодня».

«Где же ты песенку услыхала,

Ту, что царевича приманит? -

Глаза приоткрыв, сестра спросила. -

В городе ты совсем не бываешь,

А здесь поют не такие песни».

К самому уху её склонившись,

Я прошептала: «Знаешь, Лена,

Ведь я сама придумала песню,

Лучше которой нет на свете».

И не поверила мне и долго,

Долго с упрёком она молчала.

 

IV

 

Солнце лежало на дне колодца,

Грелись на камнях сколопендры,

И убегало перекати-поле,

Словно паяц горбатый кривляясь,

А высоко взлетевшее небо,

Как Богородицын плащ, синело, -

Прежде оно таким не бывало.

Лёгкие яхты с полдня гонялись,

Белых бездельниц столпилось много

У Константиновской батареи, -

Видно, им ветер нынче удобный.

Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,

К чёрным, разломанным, острым скалам,

Пеной покрытым в часы прибоя,

И повторяла новую песню.

Знала я: с кем бы царевич ни был,

Слышит он голос мой, смутившись, -

И оттого мне каждое слово,

Как Божий подарок, было мило.

Первая яхта не шла - летела,

И догоняла её вторая,

А остальные едва виднелись.

 

Как я легла у воды - не помню,

Как задремала тогда - не знаю,

Только очнулась и вижу: парус

Близко полощется. Передо мною,

По пояс стоя в воде прозрачной,

Шарит руками старик огромный

В щелях глубоких скал прибрежных,

Голосом хриплым зовёт на помощь.

Громко я стала читать молитву,

Как меня маленькую учили,

Чтобы мне страшное не приснилось,

Чтоб в нашем доме бед не бывало.

Только я молвила: «Ты Хранитель!» -

Вижу - в руках старика белеет

Что-то, и сердце моё застыло...

Вынес моряк того, кто правил

Самой весёлой, крылатой яхтой,

И положил на чёрные камни.

 

Долго я верить себе не смела,

Пальцы кусала, чтобы очнуться:

Смуглый и ласковый мой царевич

Тихо лежал и глядел на небо.

Эти глаза, зеленее моря

И кипарисов наших темнее, -

Видела я, как они погасли...

Лучше бы мне родиться слепою.

Он застонал и невнятно крикнул:

«Ласточка, ласточка, как мне больно!»

Верно, я птицей ему показалась.

 

В сумерки я домой вернулась.

В комнате тёмной было тихо,

И над лампадкой стоял высокий,

Узкий малиновый огонёчек.

«Не приходил за тобой царевич, -

Лена сказала, шаги услышав, -

Я прождала его до вечерни

И посылала детей на пристань».

«Он никогда не придёт за мною,

Он никогда не вернётся, Лена.

Умер сегодня мой царевич».

Долго и часто сестра крестилась;

Вся повернувшись к стене, молчала.

Я догадалась, что Лена плачет.

 

Слышала я - над царевичем пели:

«Христос воскресе из мертвых», -

И несказанным светом сияла

Круглая церковь.